Чехов
Антон Павлович
(1860-1904)
Весной 1890 года Антон Павлович Чехов (1860-1904), направляясь на остров Сахалин, проехал через всю Сибирь. Из Москвы писатель выехал 21 апреля 1890 года по железной дороге, затем плыл по Каме пароходом, до Екатеринбурга – снова поездом. Отсюда он 29 апреля запросил телеграфом Тюменское пароходство, когда пойдет пароход на Томск - «Первый пароход пойдет в Томск 18 мая», - ответили из Тюмени.
Чехов, не дожидаясь навигации, решил дальше ехать на лошадях в тарантасе (дорожная четырехколесная повозка на длинных дрогах) через всю Сибирь! Это «конно - лошадиное странствие» длилось более двух с половиной месяцев. Из Тюмени Чехов отправился по Сибирскому тракту, о котором отозвался как о «самой большой и, кажется, самой безобразной дороге в мире» через Ишим на Томск.
Свои впечатления о поездке Чехов передал в очерках «Из Сибири» в рассказах «В ссылке», «Гусев», «Убийство», «В овраге». В очерках «Из Сибири» перед читателем предстаёт Сибирь, увиденная глазами Чехова, услышанная его ушами, Сибирь, прошедшая «через собственную грудь» художника. Так какой же увидел Сибирь в ту пору писатель Чехов?
«Да, уже май, в России зеленеют леса и заливаются соловьи, на юге давно уже цветут акации и сирень, а здесь, по дороге от Тюмени до Томска, земля бурая, леса голые, на озерах матовый лед, на берегах и в оврагах лежит еще снег...»
Антону Павловичу пришлось путешествовать в весеннюю распутицу. «Утром идет снег и покрывает землю на полтора вершка (это 14 -го мая!), в полдень идет дождь и смывает весь снег, а вечером, во время захода солнца, когда я стою на берегу и смотрю, как борется с течением подплывающая к нам лодка, идут и дождь и крупа... И в это же время происходит явление, которое совсем не вяжется со снегом и холодом: я ясно слышу раскаты грома. Ямщики крестятся и говорят, что это к теплу»
В жизни старой Сибири Чехов разглядел много темных сторон. Писатель увидел промышленную неразвитость Сибири, недаром «из России везут... сюда и полушубки, и ситец, и посуду, и гвозди». Чехов отметил и своеобразную «культуру» местной интеллигенции: «После первых же двух фраз местный интеллигент непременно уж задает вам вопрос: «А не выпить ли нам водки?» Любопытно, что не понравились Чехову и сибирские женщины: «Женщина здесь также скучна, не умеет одеваться, не поет, не смеется, не миловидна...»
«По сибирскому тракту, от Тюмени до Томска, нет ни поселков, ни хуторов, а одни только большие села, отстоящие одно от другого на 20, 25 и даже на 40 верст. Усадеб по дороге не встречается, так как помещиков здесь нет; не увидите вы ни фабрик, ни мельниц, ни постоялых дворов… Единственное, что по пути напоминает о человеке, это телеграфные проволоки, завывающие под ветер, да верстовые столбы.
В каждом селе - церковь, иногда и две; есть и школы тоже, кажется, во всех селах. Избы деревянные, крыши тесовые. Около каждой избы на заборе или на березке стоит скворечня, и так низко, что даже можно рукой достать. Скворцы здесь пользуются общей любовью, и их даже кошки не трогают. Садов нет».
Перепало от Чехова и Тюмени: «В Тюмени я купил себе на дорогу колбасы, но что за колбаса! Когда берешь кусок в рот, то во рту такой запах, как будто вошел в конюшню в тот самый момент, когда кучера снимают портянки; когда же начинаешь жевать, то такое чувство, как будто вцепился зубами в собачий хвост, опачканный в деготь. Тьфу».
Нетрудно сделать вывод, что Чехов мог проникнуться стойкой ненавистью к Сибири. Но не таков тридцатилетний классик. Своему старшему брату Александру он признается: «Конечно, неприятно жить в Сибири, но лучше быть в Сибири и чувствовать себя благополучным человеком, чем жить в Петербурге».
Объективный бытописатель, он особенно внимателен к подробностям и высочайше оценивает культуру быта и жизни сибиряков. С его точки зрения, Сибирь стоит гораздо выше Европейской России.
Многие страницы очерков и, что особенно интересно, личных писем Чехова посвящены сибирякам, добрым, трудящимся людям, разным, но почти всегда симпатичным. Отмечена им и межнациональная сибирская гармония.
На страницах очерков встречаются разные представители населения Сибири. Переселенцы, которые семьями идут в Сибирь за лучшей долей: «...плетутся около своих кибиток. Лица серьезные, сосредоточенные... Я гляжу на них и думаю: порвать навсегда с жизнью, которая кажется ненормальной, пожертвовать для этого родным гнездом может только необыкновенный человек, герой...».
На сибирских дорогах часто встречаются этапы. «Звеня кандалами, идут по дороге 30-40 арестантов, по сторонам их солдаты с ружьями, а позади - две подводы... Арестанты и солдаты выбились из сил: дорога плоха, нет мочи идти, До деревни, где они будут ночевать, осталось еще десять верст. А когда придут в деревню, наскоро закусят, напьются кирпичного чаю и тотчас же повалятся спать, и тотчас же их облепят клопы - злейший, непобедимый враг тех, кто изнемог и кому страстно хочется спать».
Есть в Сибири и ссыльные. « По прибытии на место ссылки интеллигентные люди первое время имеют растерянный, ошеломленный вид; они робки и словно забиты, Большинство из них бедно, малосильно... и не имеет за собой ничего, кроме почерка... Живется им скучно.... В длинные осенние и зимние вечера ссыльный сидит у себя дома или идет к старожилу пить водку... Прочтет ссыльный какую - нибудь завалящую книжку... или в первый солнечный весенний день наденет светлые брюки... В светлых брюках холодно, но все - таки разнообразие!»
Очерки и письма из Сибири на каждой странице пестрят такими фразами: «Народ здесь добрый, ласковый»; «Вообще, народ здесь хороший, добрый и с прекрасными традициями»; «Боже мой, как богата Россия хорошими людьми!»; «Народ - то ведь здесь стоющий, сердце у него мягкое, он и не украдет, и не обидит, и не очень чтоб пьяница».
Сибирячки «толковы, чадолюбивы, сердобольны, трудолюбивы и свободнее, чем в Европе; мужья не бранят и не бьют их, потому что они так же высоки и сильны, и умны, как их повелители; когда мужей нет дома ямщикуют; любят каламбурить» (играть словами, основываясь на нарочитую или невольную двусмысленность).
В очерках «Из Сибири» Чехов много раз подчеркивает честность и чистоплотность сибиряков и их «манеру жить».
«И в самом деле, по всему тракту не слышно, чтоб у проезжего что - нибудь украли. Нравы здесь в этом отношении чудесные, традиции добрые».
Что - же поразило Чехова? То, например, что в сибирских избах в комнатах не чувствовалось русского духа: «Комнаты у них убраны просто, но чисто... Вас не посадят пить чай без скатерти, когда подают воду или молоко, не держат пальцы в стакане, посуда чистая, квас прозрачен, как пиво - вообще чистоплотность». Однако в общей оценке привлекательности местного населения писатель однозначен: «В Сибири народ не красив». И приводит аргумент, подтверждающий это: «Брюнетов нет вовсе».
Сибирский хлеб писатель нашел очень вкусным и убедился, что по всему огромному тракту его пекут прекрасно: «Вкусны и пироги, и блины, и оладьи, и калачи...»
«К чаю мне подают блинов из пшеничной муки, пирогов с творогом и яйцами, оладий, сдобных калачей… Хлеб везде по сибирскому тракту пекут вкуснейший; пекут его ежедневно и в большом количестве».
В сибирских записях Чехова есть много великолепных зарисовок сибирской природы, пейзажей: «Опять еду... уже светло и золотится перед восходом небо. Дорога, трава в поле и жалкие молодые березы покрыты изморозью, точно засахарились».
«... никогда в жизни не видел я такого множества дичи. Я вижу, как дикие утки ходят по полю, как плавают они в лужах и придорожных канавах, как вспархивают почти у самого возка и лениво летят в березняк. Среди тишины вдруг раздается знакомый мелодический звук, глядишь вверх и видишь невысоко над головой пару журавлей, и почему - то становится грустно.
Вот пролетели дикие гуси, пронеслась вереница белых как снег, красивых лебедей... Стонут всюду кулики, плачут чайки...».
«Когда в Сибири появятся свои поэты, - писал он, - то сибирская природа будет служить для них «неисчерпаемым золотым прииском».
Территорию современной Омской области писатель проследовал на лошадях вольных ямщиков через Крутинское – Колмаково - Тюкалинск - Бекишево - Верблюжье - Битая - Саргатское - Красипское - Посельско-Могильное – Пустынное, всего на протяжении 400 км. Через Тюкалинск Антон Павлович Чехов проехал 19 (6) мая 1890 года. Улица Тюкалинска, по которой он ехал, теперь носит его имя. Раньше она называлась Тюремной.
Путешествуя по Сибири, Чехов знакомился с местными обычаями. Вот как он описывает сибирскую деревню.
«Часов в пять утра, после морозной ночи и утомительной езды, я сижу в избе вольного ямщика, в горнице, пью чай. Горница - это светлая, просторная комната, с обстановкой, о какой нашему курскому или московскому мужику можно только мечтать. Чистота удивительная: ни соринки, ни пятнышка. Стены белые, полы непременно деревянные, крашенные или покрытые холщевыми постилками; два стола, диван, стулья, шкаф с посудой, на окнах горшки с цветами.
В углу стоит кровать, на ней целая гора из пуховиков и подушек в красных наволочках; чтобы взобраться на эту гору, надо подставить стул, а ляжешь - утонешь. Сибиряки любят мягко спать.
От образа в углу тянутся по обе стороны лубочные картины; тут портрет
государя, непременно в нескольких экземплярах, Георгий Победоносец,
«Европейские государи», среди которых очутился почему-то и шах персидский, затем изображения святых с латинскими и немецкими подписями, поясной портрет Баттенберга, Скобелева, опять святые... На украшение стен идут и конфетные бумажки, и водочные ярлыки, и этикеты из-под папирос, и эта бедность совсем не вяжется с солидной постелью и крашеными полами. Но что делать? Спрос на художество здесь большой, но бог не дает художников.
Посмотрите на дверь, на которой нарисовано дерево с синими и красными цветами и с какими-то птицами, похожими больше на рыб, чем на птиц; дерево это растет из вазы, и по этой вазе видно, что рисовал его европеец, то есть ссыльный; ссыльный же малевал и круг на потолке, и узоры на печке.
Немудрая живопись, но здешнему крестьянину и она не под силу. Девять месяцев не снимает он рукавиц и не распрямляет пальцев; то мороз в сорок градусов, то луга на двадцать верст затопило, а придет короткое лето - спина болит от работы и тянутся жилы. Когда уж тут рисовать? Оттого, что круглый год ведет он жестокую борьбу с природой, он не живописец, не музыкант, не певец. По деревне вы редко услышите гармонику и не ждите, чтоб ямщик затянул песню»
В Сибири Чехов побывал лишь проездом. Целью его путешествия был Сахалин. Поэтому он, к сожалению, не смог ближе познакомиться с сибиряками, глубже проникнуть в их обиход и духовно - нравственный уклад.
И вот вывод, который можно поставить в эпилог всей сибирской поездки Чехова. «Боже мой, как богата Россия хорошими людьми. Если бы не холод, отнимающий у Сибири лето, и если бы не чиновники, развращающие крестьян и ссыльных, то Сибирь была бы богатейшей и счастливейшей землей».
Мы, сибиряки, в свою очередь, не забудем, сколько сильных, прекрасных честных слов написал он о Сибири. Больше, чем любой другой классик.
