Настройки отображения
Параметры шрифта:
Выберите шрифт Arial Times New Roman
Интервал между символами (кернинг): Стандартный Средний Большой
Выбор цветовой схемы:
Мачтет
Григорий Александрович
(1852—1901)
Одним из ярких представителей движения народовольцев отбывающим часть своей сибирской ссылки в Тюкалинске был Григорий Мачтет. Автор известной в революционных кругах песни "Замучен тяжелой неволей.
Судьба этого человека была ярка и необычна. Григорий Александрович Мачтет родился в 1852 году на Украине. После исключения за политическую неблагонадежность из нескольких гимназий, будущий поэт, писатель и общественный деятель, находясь под влиянием идей социалистов-утопистов, отправляется с группой единомышленников в Америку с целью создания там земледельческой коммуны. В скором времени из-за нужды и суровых лишений Мачтет был вынужден наняться батраком на ферму. Вернувшись в Россию в 1874 году, он принимает активное участие в народническом революционном движении.
В 1876 году Григорий Мачтет был арестован, заключен в Петропавловскую крепость, затем отправлен в ссылку в Архангельскую губернию, пытался бежать, за что и получил в наказание - сибирскую ссылку. В 1879 году ему назначили место ссылки город Тюкалинск Тобольской губернии.
28 июня 1879 года тюкалинский окружной исправник прочел приказ тобольского губернатора и одновременно с пакетом получил под свою опеку ссыльного Г.А. Мачтета.
Начальник Тобольского жандармского управления секретно доносил начальнику Тобольской губернии, что на отправленного в Тюкалинск под конвоем жандармского унтер-офицера Гаврилу Вотякова и нижних чинов Федора Бердышева и Андрея Пуртова государственного преступника Г. Мачтета составлен статейный список. Тут же прилагалась «Записка об одежде и обуви арестанта Григория Мачтета.
С каким имуществом шел в ссылку Г.А. Мачтет? Об этом сказано в том же статейном списке: «Шапка, армяк серого фабричного сукна, холщевая рубаха, порты подкладочного холста, коты, портянки, мешок. Собственных денег - 56 рублей 51 копейка. Семейства, с преступником отправляемого, - нет. Как должен следовать в дороге? Под строгим присмотром».
Полсотни рублей, которые принес с собой по этапу, - это было все, на что предстояло жить ссыльному в чужом суровом краю. У него оставался один выход - обратиться к властям. 27 июля 1879 года Мачтет писал:
«Прошу исходатайствовать мне, как административно ссыльному, не имеющему собственных средств к жизни, казенное пособие, каковое мною было получено по распоряжению министра внутренних дел в прошлом году, во время пребывания моего в Архангельской губернии под надзором полиции».
Между тем деньги, затраченные на покупку одежды, на питание и квартиру в Тюкалинске, кончились. А начальство ничего не сообщало о пособии. Оказывается, тобольский губернатор наводил справки: какое имущество осталось у Мачтета на Украине. На этот запрос волынский губернатор из Житомира писал 29 мая 1880 года: «По собранным сведениям родители государственного преступника Григория Мачтета умерли, а остались брат Николай и сестры Наталья и Мария Мачтеты, последние живут в Ковельском уезде». И хотя при этом он сообщал, что никакого имущества у Мачтета на Украине не осталось, тем не менее, тобольский губернатор лишь через четыре месяца на прошении писателя начертал: «Оставить без внимания просьбу Мачтета, так как 56 рублей, принесенных по этапу, ему еще достаточно...».
Писатель влачил в Тюкалинске жалкое состояние. В сентябре 1879 года он писал сестре: « Город наш окружен болотами и лежит в одной из самых нездоровых местностей в так называемой Ишимской степи… Пролежал две недели в лихорадке с ужасными головными болями… Здесь есть одно удобство – кумыс, который бы для меня много значил, если бы я мог его пить, но видит око, да зуб неймет!»
Тюкалинск второй половине 19 века мало был похож на город, скорее большое село. Ни какой культурной, а тем более литературной жизни здесь не было. Вся социально-культурная инфраструктура Тюкалинска в это время состояла из двух православных церквей, двухклассного городского училища для мальчиков (54 ученика) и приходского училища для девочек (26 учениц). В справочнике "От Владивостока до Уральска" было отмечено, что "город не имеет ни промышленного: ни торгового значения, и скорее походит на большое село". Ни тротуаров, ни фонарей на улицах города не было. Тюкалинск и в конце XIX в. оставался "самым маленьким из городов степной местности" Тобольской губернии и по замечанию Т.И. Тихонова в это время "далеко уступал многим сибирским притрактовым селам".
Мачтет не собирался долго жить в Тюкалинске. Ему нужно было переехать в Ишим, где отбывала ссылку его невеста Елена Петровна Медведева, судимая по делу «пятидесяти».
Но для того чтобы переехать на двести верст в Ишим, чтобы оказаться в одном городе с любимой женщиной, Мачтету понадобилось восемь месяцев пробивать ледяную стену бездушия, волокиты и бюрократизма. Более полугодия методично и скрупулезно чиновники от губернатора до окружного исправника выискивали причины для отказа Мачтету в его просьбе.
Это началось с того, что 18 сентября 1879 года тюкалинский исправник Шахлин получил от Мачтета ходатайство о переезде в Ишим для женитьбы. Только 27 ноября Шахлин отправил это прошение в Тобольск.
Но чиновники не могли допустить, чтобы человек, лишенный всяких прав, взял, да сразу бы и женился. Жандармы подали тобольскому губернатору новую мысль для проволочек: «А не был ли прежде женат Мачтет?» 9 ноября 1879 года тобольский губернатор сообщил тверскому губернатору: «...состоящий под надзором полиции в г. Тюкалинске вверенной мне губернии государственный преступник Григорий Мачтет обратился ко мне с ходатайством о разрешении ему вступить в законный брак с избранной им невестой, также государственной преступницей Еленой Петровной Медведевой.
В статейном списке государственного преступника Мачтета, составленном в Тверском губернском правлении 4 июня, не обозначено: холост или, женат Мачтет? В графе: «семейство, с преступником отправляемое», отметка - «нет», что дает повод предполагать, что у означенного преступника есть семейство, которое не последовало за ним.
Встречая затруднение в разрешении ходатайства Мачтета о дозволении ему вступить в брак, имею честь покорнейше просить Ваше превосходительство сообщить: холост или женат означенный преступник Мачтет, а если вдов, то после какого брака».
И тобольский губернатор, подписавший этот запрос, и составлявшие документ полицейские чиновники отлично знали: тверской губернатор ничего определенного не сообщит, потому что Мачтет только прошел через Тверь из Петербурга по этапу. Тогда 15 января 1880 года тобольский губернатор запросил Волынского губернатора.
Словно угадывая содержание секретной переписки между жандармами и губернаторами, Г.А. Мачтет 28 января 1880 года снова написал тобольскому губернатору: «В дополнение к поданному мною прошению о дозволении мне вступить в брак с государственной преступницей Еленой Медведевой честь имею присовокупить, что аттестат мой о службе, выданный мне из Каменец-Подольского училища, и по которому я проживал в г. Петербурге, - 14 августа 1876 г. был предоставлен мною в участок 6-й Московской части г. Петербурга (на углу Гороховой ул. и Загородного пр.) при прошении о выдаче мне свидетельства на свободный проезд за границу, в княжество Сербию. Аттестата я обратно из участка не получил, так как 16 августа был арестован, а затем выслан из города Петербурга в Архангельскую губернию. Все же прочие документы мои, как-то: диплом, метрика, формулярный список и документы о происхождении- хранятся при делах Каменец-Подольского Городского училища».
24 февраля 1880 года Тобольский губернатор запросил смотрителя Каменец-Подольского училища снова о том же: женат, холост или вдов Григорий Мачтет? Волокита тянулась уже почти полгода.
26 марта 1880 года, наконец, генерал-губернатор Западной Сибири из Омска писал Тобольскому губернатору: «Мачтет обратился непосредственно ко мне с особым письмом, в котором о личном его попечении, о Елене Медведевой, как находящейся в болезненном состоянии, просит распоряжения о переводе его для этой надобности в Ишим.
Имея в виду, что в г. Ишиме, при постоянном пребывании там офицера корпуса жандармов, чего в Тюкалинске нет, более возможен за политическим ссыльным надзор, сделайте распоряжение о переводе Григория Мачтета в сопровождении двух конвоиров ныне же в город Ишим, для водворения там под надзор полиции, но с тем, чтобы все расходы по этому переводу, а равно и по возвращению конвоиров к месту служения, как вызванные не правительственным распоряжением, а просьбою самого Мачтета, были приняты им на свой счет».
Итак, генерал-губернатор Западной Сибири проявил двойную «гуманность»: разрешил переезд Мачтету в Ишим потому, что там, в отличие от Тюкалинска, был жандармский надзор; «великодушно» разрешил Мачтету, прожившему восемь месяцев в сибирской ссылке без всяких источников существования и без пособия, оплатить проезд жандармов-конвоиров от Ишима до Тюкалинска и из Тюкалинска до Ишима.
Спустя некоторое время в Ишиме Мачтет начал публиковать свои произведения в « Сибирской газете». Публикации ишимского периода составили цикл рассказов из сибирской жизни.
Сибирские рассказы - группы его произведений – (1880-1885), представляющих собой, по общему мнению критиков и литературоведов, лучшее, что создал писатель.
Посвященные жизни ссыльных, крестьянству и чиновничеству, стилистически разноплановые – одни тяготеют к бытовому очерку, другие к гротесковой сказке – эти произведения объединены, однако, сквозным мотивом: крестьянский «мир», община, живущая по справедливым законам, противопоставлена «цивилизации», чиновникам-обывателям, несущим гибель «мирской правде».
Сибирские рассказы построены на резком контрасте. Противопоставляя духовное богатство и стойкость народа ничтожеству его хозяев, чиновников, писатель показывал, что «власть имущие» не способны выдержать и малой доли тех испытаний, что выпадают на долю простого мужика.
Автобиографический рассказ «Хроника одного дня в местах не столь отдаленных», посвященный жалкому существованию жизни ссыльных в заштатном городе. Рассказ был написан в Тюкалинске и сталь первым в цикле сибирских рассказов.
« Увы, я проснулся...
Опухшими от долгого сна глазами, чувствуя тупую тяжесть в голове, нечего еще не понимая и не сознавая, я вглядываюсь в полумрак крохотной, почерневшей от времени горенки и протяжно и долго зеваю. В горенке полумрак, ибо сквозь щели в плотно прикрытых ставнях врываются лучи яркого летнего солнца и бегают по потолку и полу неугомонными зайчиками. Со двора доносится голос «жизни»: чириканье влюбленных воробьев, амурное кудахтанье кур и чья- то невозможная пьяная ругань.
До всего этого мне нет ни малейшего дела. Я хочу, я должен спать, спать и только спать; бодрствуя, сойдешь с ума от тоски, от безделья... Сон - это спасение... Ничего не чувствуешь, не сознаешь, ничего не хочешь, и есть не надо, а это тоже немало значит…»
В рассказе "Вторая, правда" молодой врач Кожин, осмотрев замерзшее тело, обнаружил в трупе пулю. Ясно, что этот досаждавший крестьянам конокрад не замерз, а был убит. Для Кожина существует только юридическая правда, но у деревенской общины правда другая. Оказывается, убийство совершено по решению деревенского мира, в нем признается одинокий парень-сирота. Умирая от чахотки в тюремной больнице, он, не желая уходить из жизни с грехом обмана, уже через силу говорит Кожину, что взял на себя чужую вину: "Старика жалко было... Семья большая, а я один..." И Кожин убедился, что кроме официальной есть еще правда крестьянского мира. В факте убийства писатель видит не жестокость, а единственное для мужиков средство защиты от конокрада, раз власть не принимала никаких мер.
Произведения 80-х годов принесли Мачтету успех и помогли ему по возвращении из Сибири (1885) утвердиться как профессиональному литератору. О нем начали много писать, причем сильные стороны его дарования критика усматривала в умении "проникать в душу простого человека", в "искренности настроения", в защите высоких общественных идеалов (Н-ъ. Библиографические заметки // Русские ведомости. - 1891. - № 104. -- 16 апр.). Мачтет стал постоянным сотрудником ведущих либеральных изданий - "Русской мысли" и "Русских ведомостей", сблизился с крупнейшими писателями демократической ориентации.
В литературе 70-80-х годов 19 века жила легенда о свободной Сибири. Огромная страна, не знавшая власти крепостников, богатая непахаными землями, казалась более вольным краем, чем центральная Россия. В Сибирь тянулись тысячи переселенцев в надежде найти крестьянское счастье. В сибирских рассказах и сказках Г.А. Мачтет развевает иллюзии о «свободной Сибири», показывая, что здесь то же бесправие, та же кабала народа, что и по всей России. Писатель избирал главными объектами изображения нравы царской администрации в Сибири, подневольную жизнь народа, духовный мир сибирского крестьянина.
Иванов Леонид Иванович
(1914-1998)
27 января 2014 года исполнилось 100 лет со дня рождения Леонида Ивановича Иванова, известного советского писателя, много лет находившегося на переднем крае борьбы за новое, передовое в сельском хозяйстве. Его имя 15 лет носит центральная районная библиотека.
Леонид Иванович оставил свой след в жизни нашего края. Родился в 1914 году в деревне Филатиха Калининской области. Рос в крестьянской семье. Семья была раскулачена, отец репрессирован и реабилитирован лишь в 50-е годы.
В Сибирь приехал в 1932 году после окончания трехмесячных курсов экономистов в Москве.
В июне 1934 был назначен заместителем директора совхоза. В книге «Корпус директорский» он подробно и не без юмора рассказал о неожиданном назначении: «Я растерялся. Выбежал из комнаты, пошагал к директору. Не буду лгать: назначение для меня лестно. Но что-то протестовало во мне.
-Да какой же из меня заместитель! - вырвалось у меня.- Мне же двадцать лет...
-Сегодня же займись снабженческими делами..., - на полном серьезе ответил директор».
Надо ли говорить, сколь много значил этот опыт для будущего писателя. В двадцать четыре года Леонид Иванов отозван в г. Омск в трест совхозов начальником планового отдела. В 1941-1948 годах он работал заместителем директора треста. Так накапливался богатейший жизненный материал, который позволил памятливому, трудолюбивому человеку создать хорошие книги.
Одна из них «Корпус директорский» - история организации и становления совхозов Сибири. Для нас же интересны страницы, где Л.Иванов повествует о своей работе в качестве уполномоченного от треста молочных совхозов в Тюкалинском районе.
Рассказывая о встречах с сельчанами Тюкалинского совхоза, Малиновской фермы во время войны, писатель отмечает физические и моральные перегрузки людей, продовольственные лишения. Но люди не унывали и выходили победителями. Не снижалась продуктивность скота, а сена в 1944 году заготовили больше, чем в любой предвоенный год.
Но обо всем этом он напишет в 1979, а пока шел 1948 год и Леонид переходит на работу в «Совхозную газету», став ее корреспондентом по Омской области. Он хотел хорошо знать то, о чем писал. Хотел быть специалистом, поэтому засел за книги и экстерном сдал экзамены на звание агронома-полевода.Получил диплом в 1951 году в Тюкалинском сельхозтехникуме. Вслед за одним из своих героев очерка «Сибирские встречи» он был убежден: «Надо, чтобы в газетах работали не просто люди, умеющие писать без ошибок, а чтобы такие, у которых душа, понимаешь - душа могла бы за дело болеть. А болеть она может только у того, кто сам лично, именно лично прочувствовал это».
И Леонид Иванович болел за дело. Он хотел стать еще ближе к работающим на земле, хорошо изучить их опыт, пропагандировать лучшее в нем. Сколько им исхожено на «козлике» или на попутной машине, а то и просто пешком из совхоза в совхоз.
В середине 50-х годов Леонид Иванов активно вступает в литературу. В 1957 году он принят в члены Союза писателей СССР.
Творческий путь Леонида Иванова - это книги, рожденные неустанным трудом, сотни газетных и журнальных статей, многочисленные творческие встречи с молодежью, колхозниками, интеллигенцией. Он много пишет о жизни села. Героями его очерков зачастую являются реальные люди.
Из под его пера появляются произведения не только об успехах, но и недостатках в хозяйствовании. За что его не раз обвиняли в «извращении советской действительности».
Известность Леонида Ивановича как писателя-очеркиста началась с публикации очерка «Сибирские встречи» в журнале «Сибирские огни» в 1956 году. Автор романа «Сибиряки», циклов очерков «Край любимый», «Глубокая борозда».
22 ноября 1963 года Л.И. Иванов по приглашению районной библиотеки был гостем «Книжного бала», впоследствии Л.Н. Котельникова (бывший директор районной библиотеки) посвятила Леониду Ивановичу стихотворение.
Более 50-ти лет прожил Леонид Иванов в Сибири. И не раз признавался: «Сильно привязался к Сибири, влюбился в Сибирь». Более 50 книг о Сибири и сибиряках было издано в Москве, Новосибирске и Омске.
В 1998 году писателя не стало. Теперь имя этого замечательного сибирского писателя носит Тюкалинская районная библиотека. Такое решение принято постановлением губернатора Омской области в 1999 году. В мае этого года исполнится 15 лет со дня присвоения районной библиотеке имени Л. Иванова и в центральной районной библиотеке в эти дни будет открыта литературно-музейная экспозиция, посвященная Леониду Ивановичу «С именем сибирского писателя».
Чехов
Антон Павлович
(1860-1904)
Весной 1890 года Антон Павлович Чехов (1860-1904), направляясь на остров Сахалин, проехал через всю Сибирь. Из Москвы писатель выехал 21 апреля 1890 года по железной дороге, затем плыл по Каме пароходом, до Екатеринбурга – снова поездом. Отсюда он 29 апреля запросил телеграфом Тюменское пароходство, когда пойдет пароход на Томск - «Первый пароход пойдет в Томск 18 мая», - ответили из Тюмени.
Чехов, не дожидаясь навигации, решил дальше ехать на лошадях в тарантасе (дорожная четырехколесная повозка на длинных дрогах) через всю Сибирь! Это «конно - лошадиное странствие» длилось более двух с половиной месяцев. Из Тюмени Чехов отправился по Сибирскому тракту, о котором отозвался как о «самой большой и, кажется, самой безобразной дороге в мире» через Ишим на Томск.
Свои впечатления о поездке Чехов передал в очерках «Из Сибири» в рассказах «В ссылке», «Гусев», «Убийство», «В овраге». В очерках «Из Сибири» перед читателем предстаёт Сибирь, увиденная глазами Чехова, услышанная его ушами, Сибирь, прошедшая «через собственную грудь» художника. Так какой же увидел Сибирь в ту пору писатель Чехов?
«Да, уже май, в России зеленеют леса и заливаются соловьи, на юге давно уже цветут акации и сирень, а здесь, по дороге от Тюмени до Томска, земля бурая, леса голые, на озерах матовый лед, на берегах и в оврагах лежит еще снег...»
Антону Павловичу пришлось путешествовать в весеннюю распутицу. «Утром идет снег и покрывает землю на полтора вершка (это 14 -го мая!), в полдень идет дождь и смывает весь снег, а вечером, во время захода солнца, когда я стою на берегу и смотрю, как борется с течением подплывающая к нам лодка, идут и дождь и крупа... И в это же время происходит явление, которое совсем не вяжется со снегом и холодом: я ясно слышу раскаты грома. Ямщики крестятся и говорят, что это к теплу»
В жизни старой Сибири Чехов разглядел много темных сторон. Писатель увидел промышленную неразвитость Сибири, недаром «из России везут... сюда и полушубки, и ситец, и посуду, и гвозди». Чехов отметил и своеобразную «культуру» местной интеллигенции: «После первых же двух фраз местный интеллигент непременно уж задает вам вопрос: «А не выпить ли нам водки?» Любопытно, что не понравились Чехову и сибирские женщины: «Женщина здесь также скучна, не умеет одеваться, не поет, не смеется, не миловидна...»
«По сибирскому тракту, от Тюмени до Томска, нет ни поселков, ни хуторов, а одни только большие села, отстоящие одно от другого на 20, 25 и даже на 40 верст. Усадеб по дороге не встречается, так как помещиков здесь нет; не увидите вы ни фабрик, ни мельниц, ни постоялых дворов… Единственное, что по пути напоминает о человеке, это телеграфные проволоки, завывающие под ветер, да верстовые столбы.
В каждом селе - церковь, иногда и две; есть и школы тоже, кажется, во всех селах. Избы деревянные, крыши тесовые. Около каждой избы на заборе или на березке стоит скворечня, и так низко, что даже можно рукой достать. Скворцы здесь пользуются общей любовью, и их даже кошки не трогают. Садов нет».
Перепало от Чехова и Тюмени: «В Тюмени я купил себе на дорогу колбасы, но что за колбаса! Когда берешь кусок в рот, то во рту такой запах, как будто вошел в конюшню в тот самый момент, когда кучера снимают портянки; когда же начинаешь жевать, то такое чувство, как будто вцепился зубами в собачий хвост, опачканный в деготь. Тьфу».
Нетрудно сделать вывод, что Чехов мог проникнуться стойкой ненавистью к Сибири. Но не таков тридцатилетний классик. Своему старшему брату Александру он признается: «Конечно, неприятно жить в Сибири, но лучше быть в Сибири и чувствовать себя благополучным человеком, чем жить в Петербурге».
Объективный бытописатель, он особенно внимателен к подробностям и высочайше оценивает культуру быта и жизни сибиряков. С его точки зрения, Сибирь стоит гораздо выше Европейской России.
Многие страницы очерков и, что особенно интересно, личных писем Чехова посвящены сибирякам, добрым, трудящимся людям, разным, но почти всегда симпатичным. Отмечена им и межнациональная сибирская гармония.
На страницах очерков встречаются разные представители населения Сибири. Переселенцы, которые семьями идут в Сибирь за лучшей долей: «...плетутся около своих кибиток. Лица серьезные, сосредоточенные... Я гляжу на них и думаю: порвать навсегда с жизнью, которая кажется ненормальной, пожертвовать для этого родным гнездом может только необыкновенный человек, герой...».
На сибирских дорогах часто встречаются этапы. «Звеня кандалами, идут по дороге 30-40 арестантов, по сторонам их солдаты с ружьями, а позади - две подводы... Арестанты и солдаты выбились из сил: дорога плоха, нет мочи идти, До деревни, где они будут ночевать, осталось еще десять верст. А когда придут в деревню, наскоро закусят, напьются кирпичного чаю и тотчас же повалятся спать, и тотчас же их облепят клопы - злейший, непобедимый враг тех, кто изнемог и кому страстно хочется спать».
Есть в Сибири и ссыльные. « По прибытии на место ссылки интеллигентные люди первое время имеют растерянный, ошеломленный вид; они робки и словно забиты, Большинство из них бедно, малосильно... и не имеет за собой ничего, кроме почерка... Живется им скучно.... В длинные осенние и зимние вечера ссыльный сидит у себя дома или идет к старожилу пить водку... Прочтет ссыльный какую - нибудь завалящую книжку... или в первый солнечный весенний день наденет светлые брюки... В светлых брюках холодно, но все - таки разнообразие!»
Очерки и письма из Сибири на каждой странице пестрят такими фразами: «Народ здесь добрый, ласковый»; «Вообще, народ здесь хороший, добрый и с прекрасными традициями»; «Боже мой, как богата Россия хорошими людьми!»; «Народ - то ведь здесь стоющий, сердце у него мягкое, он и не украдет, и не обидит, и не очень чтоб пьяница».
Сибирячки «толковы, чадолюбивы, сердобольны, трудолюбивы и свободнее, чем в Европе; мужья не бранят и не бьют их, потому что они так же высоки и сильны, и умны, как их повелители; когда мужей нет дома ямщикуют; любят каламбурить» (играть словами, основываясь на нарочитую или невольную двусмысленность).
В очерках «Из Сибири» Чехов много раз подчеркивает честность и чистоплотность сибиряков и их «манеру жить».
«И в самом деле, по всему тракту не слышно, чтоб у проезжего что - нибудь украли. Нравы здесь в этом отношении чудесные, традиции добрые».
Что - же поразило Чехова? То, например, что в сибирских избах в комнатах не чувствовалось русского духа: «Комнаты у них убраны просто, но чисто... Вас не посадят пить чай без скатерти, когда подают воду или молоко, не держат пальцы в стакане, посуда чистая, квас прозрачен, как пиво - вообще чистоплотность». Однако в общей оценке привлекательности местного населения писатель однозначен: «В Сибири народ не красив». И приводит аргумент, подтверждающий это: «Брюнетов нет вовсе».
Сибирский хлеб писатель нашел очень вкусным и убедился, что по всему огромному тракту его пекут прекрасно: «Вкусны и пироги, и блины, и оладьи, и калачи...»
«К чаю мне подают блинов из пшеничной муки, пирогов с творогом и яйцами, оладий, сдобных калачей… Хлеб везде по сибирскому тракту пекут вкуснейший; пекут его ежедневно и в большом количестве».
В сибирских записях Чехова есть много великолепных зарисовок сибирской природы, пейзажей: «Опять еду... уже светло и золотится перед восходом небо. Дорога, трава в поле и жалкие молодые березы покрыты изморозью, точно засахарились».
«... никогда в жизни не видел я такого множества дичи. Я вижу, как дикие утки ходят по полю, как плавают они в лужах и придорожных канавах, как вспархивают почти у самого возка и лениво летят в березняк. Среди тишины вдруг раздается знакомый мелодический звук, глядишь вверх и видишь невысоко над головой пару журавлей, и почему - то становится грустно.
Вот пролетели дикие гуси, пронеслась вереница белых как снег, красивых лебедей... Стонут всюду кулики, плачут чайки...».
«Когда в Сибири появятся свои поэты, - писал он, - то сибирская природа будет служить для них «неисчерпаемым золотым прииском».
Территорию современной Омской области писатель проследовал на лошадях вольных ямщиков через Крутинское – Колмаково - Тюкалинск - Бекишево - Верблюжье - Битая - Саргатское - Красипское - Посельско-Могильное – Пустынное, всего на протяжении 400 км. Через Тюкалинск Антон Павлович Чехов проехал 19 (6) мая 1890 года. Улица Тюкалинска, по которой он ехал, теперь носит его имя. Раньше она называлась Тюремной.
Путешествуя по Сибири, Чехов знакомился с местными обычаями. Вот как он описывает сибирскую деревню.
«Часов в пять утра, после морозной ночи и утомительной езды, я сижу в избе вольного ямщика, в горнице, пью чай. Горница - это светлая, просторная комната, с обстановкой, о какой нашему курскому или московскому мужику можно только мечтать. Чистота удивительная: ни соринки, ни пятнышка. Стены белые, полы непременно деревянные, крашенные или покрытые холщевыми постилками; два стола, диван, стулья, шкаф с посудой, на окнах горшки с цветами.
В углу стоит кровать, на ней целая гора из пуховиков и подушек в красных наволочках; чтобы взобраться на эту гору, надо подставить стул, а ляжешь - утонешь. Сибиряки любят мягко спать.
От образа в углу тянутся по обе стороны лубочные картины; тут портрет
государя, непременно в нескольких экземплярах, Георгий Победоносец,
«Европейские государи», среди которых очутился почему-то и шах персидский, затем изображения святых с латинскими и немецкими подписями, поясной портрет Баттенберга, Скобелева, опять святые... На украшение стен идут и конфетные бумажки, и водочные ярлыки, и этикеты из-под папирос, и эта бедность совсем не вяжется с солидной постелью и крашеными полами. Но что делать? Спрос на художество здесь большой, но бог не дает художников.
Посмотрите на дверь, на которой нарисовано дерево с синими и красными цветами и с какими-то птицами, похожими больше на рыб, чем на птиц; дерево это растет из вазы, и по этой вазе видно, что рисовал его европеец, то есть ссыльный; ссыльный же малевал и круг на потолке, и узоры на печке.
Немудрая живопись, но здешнему крестьянину и она не под силу. Девять месяцев не снимает он рукавиц и не распрямляет пальцев; то мороз в сорок градусов, то луга на двадцать верст затопило, а придет короткое лето - спина болит от работы и тянутся жилы. Когда уж тут рисовать? Оттого, что круглый год ведет он жестокую борьбу с природой, он не живописец, не музыкант, не певец. По деревне вы редко услышите гармонику и не ждите, чтоб ямщик затянул песню»
В Сибири Чехов побывал лишь проездом. Целью его путешествия был Сахалин. Поэтому он, к сожалению, не смог ближе познакомиться с сибиряками, глубже проникнуть в их обиход и духовно - нравственный уклад.
И вот вывод, который можно поставить в эпилог всей сибирской поездки Чехова. «Боже мой, как богата Россия хорошими людьми. Если бы не холод, отнимающий у Сибири лето, и если бы не чиновники, развращающие крестьян и ссыльных, то Сибирь была бы богатейшей и счастливейшей землей».
Мы, сибиряки, в свою очередь, не забудем, сколько сильных, прекрасных честных слов написал он о Сибири. Больше, чем любой другой классик.
